Гостиничный номер наполнился постепенно усиливающимся бимовским храпом, приближённо напоминающим паровозные попытки выдоха в начале движения. Словно железные колена паровоза вскрикнули спрятанные по—партизански кроватные ноги. Проститутки Бима отплюснулись вглубь стены, а, может, попросту и естественным макаром вошли в его сон и бесплатно прижались к оголённой плоти. От странного чмоканья и мерзких пузырей, истекаемых из уголков бимовского рта, в затемнённой комнате с ночником—грибом на тумбе стало необычно тошно и одиноко.
Кирьян Егорович выключил, потом включил для новостей и снова выключил телевизор, перебрав все шестьдесят четыре программы. Отбросил пульт. Вытащив на вид утреннюю сменку, улёгся в периметр предусмотренного треугольника, предварительно закутав себя в одеяло. Подумав ещё, встал. И дополнительно воздвиг между собой и Бимом барьер из кресельных подушек.
По опыту предыдущих ночёвок в одной постели с Бимом, вечно ворочающимся и ярко красным по ориентации, добавочные гарантии на этот раз были нужны как никогда.
Еле живой калач и костлявый кокон с человеческим нутром, соприкоснувшись спинами через подушную прокладку, застыли на ночь в статуарной неподвижности.
– Если и в Париже Бим будет спать без трусов, то, Саня, ты сам с ним спи. Я предпочту спать на полу. Или стоять всю ночь на французском балконе, – сказал он утром невыспавшимся тоном.
– На французском балконе не сможешь. Вспомни сам, что такое французский балкон.
– Я смогу. Лишь бы только не с Порфирием.
– Приедем, покажешь.
***
Дорогу от мотеля до Бреста Бим преимущественно молчал и даже не требовал пива. Промежуточные московские похождения его тоже особо не развеселили. Все шло по маршрутному графику, прописанному Ксан Иванычем, но с многочасовым отставанием по времени.
Своё необычно вялое и по—депрессивному непивное настроение Бим объяснить толком не мог. Раз десять он интересовался сортом Кирьяновского табака. Потом пару раз полюбопытничал: – А не подсыпал ли Кирьян в трубку чего—нибудь лишнего?
Конечно же, Кирьян Егорович ничего не подсыпал. Прочие двое заговорщиков с рыльцами в таком же пушку, а то и больше на правах заказчиков, с целью собственной безопасности, разумеется, тоже не подсыпали. Тайна до поры оставалась тайной.
На границе Бим вёл себя настолько послушно и вежливо, что белоруссы и поляки не расчуяли в Биме не только следов наркотической провокации, но даже последствий Брестских напитков.
Надо отметить, что битком набитый автомобиль Рено взору лукашенковских таможенников понравился больше остальных.
Машину подняли в значимости, выдернув из общего потока.
Велели вырулить на спецстоянку, устроенную в укромном уголке задворок.
Четверо чинов, не считая пятой подошедшей женщины с поводком, но без положенной собачки, – чему поначалу угрюмый Малёха несказанно обрадовался, – начали длительный досмотр, более похожий на милицейский шмон в засвеченном наркопритоне.
Фэйсконтроль остановленных лиц не дал таможне ничего, кроме убеждённости в наличии нераскрытых до поры преступных замыслов.
Испытанному в пьянствах и потому наиболее адекватному Кирьяну Егоровичу чохом за всеми действиями было не усмотреть. Поэтому он преимущественно сосредоточился за передвижениями денежных масс товарищей и, особенно, возвратом себе личных накоплений. Деньги с какой—то тайной целью считали и по нескольку раз пересчитывали столпившиеся в круг, похожие одинаково как на чиновников, так и на преступников, а также на весёлый цыганский табор, лукашенковские таможенники и пограничники.
Содержимое набитого ерундой багажника их интриговало больше всего, но, к плохо скрываемому сожалению, ничего этакого особенного найдено не было. Даже шины, бамперы и днище оказались в порядке.
Лёгкое недоумение вызвало сосновое полено.
– Это что?
– Полено.
– Куда везём?
– Никуда. Это все для растопки. Мы туристы.
– Май на дворе.
– В России в мае холодно.
– А почему не использовали?
– Слишком холодно ночевать в палатках.
– И палатки есть?
– А как же.
– Где?
– Вот.
Посмотрели, пощупали.
– Можем развернуть, – подсказал Ксан Иваныч единственно достоверную идею.
– Ладно, не надо. Верим. Значит, пользоваться, говорите, будете на обратном пути?
– Вроде того.
– Что в этом стальном ящике?
– В алюминиевом. Самое ценное – еда и питье.
– Откройте.
Открыли. Покопались.
– Деньги, маршрутная карта есть?
– Деньги есть. У Вас в руках. Маршрута нет. Мы свободно путешествуем.
– Куда?
– По Европе.
– Страны?
– Как придётся.
– Любопытно. Вас где—то ждут?
– Нас везде подождут.
– Денег хватит?
– Хватает пока.
– С нами не шутят.
– Вы же деньги считали.
– Считали. А ещё есть?
Молчание.
– Нам хватит этого.
– Как будете полено колоть? Топор есть?
– Есть.
– Не положено.
– Забирайте.
Вытащили. Забрали. Переглянулись: как же это мы топор не заметили.
– Денег сколько?
– Три тыщи.
– Чего?
– Евро.
– На всех?
– На каждого, естественно.
– Вау! – удивились стражи порядка. – А по прикиду этих (намёк на видосы Порфирия и Кирьяна) и не подумаешь.
– Общак ещё есть. (Подсказывает на соседнее ушко Бим. Он решил напомнить Кирьяну Егоровичу, что он абсолютно трезв, адекватен и помнит только хорошее).
– Ч—ш—ш, – шипит Кирьян. (Общак у него спрятан от сглазу и надлежсохранности в поясной сумке).
Ушастые просекли.
– Покажите вот эту сумку.
– Зачем?
– Вопросы задаём мы.
– Понятно.
Кирьян Егорович отцепил бардачок от себя. Показал. Отобрали и присовокупили к остальному.
– Хотели скрыть?
– Зачем! Просто это рубли на обратную дорогу.
Пересчитали и это.
– Какой у рубля курс?
– Как у всех.
Держат в руках. Перемножают на свой заячий17 курс. Размер взятки, что ли подсчитывают? Кирьян Егорович присматривает за мелькающими пограничными руками, чтобы не спёрли. – Не попутайте с другими деньгами, – сказал он, когда очко дрогнуло, – я – бухгалтер.
– Валюту декларировали?
– Зачем?
– Вопросы тут задаём мы. А вы только отвечайте.
– Нет. Сумма не та, чтобы декларировать.
– Грамотные что ли?
– Читали условия. Верните нам деньги. Попутаете.
– Вы своих денег не знаете?
– Знаем. Отдайте.
– После отдадим, если…
– После чего если?
– Проверим до конца машину.
– Проверяйте.
– Не грубите.
Молчание. Проверили до конца. Обшарили. Стукнули ещё по шинам. Заглянули ещё под днище. Залезли на крышу и пошукали в чемодане. Слава богу, не заставили скручивать винты. Это хлопотно и не интересно. Распахнули и простучали дверцы ещё раз. Ничего подозрительного. Наркотой даже не пахнет.
– А сами будто замороженные, – думает главный наркоспец. Он припёрся без натасканной Жучки и ему теперь тяжело.
Где же собака? Померла или сидит на своём, блядь, собачьем толчке с поносом от передозировки? – переживает и радуется одновременно главный преступник Малёха. Рыльце у него в пушку.
– Наркотики, запрещённые предметы, золото, драгоценности, спиртное вывозите?
– Вывозим.
Вот те и на! Пограничники переглянулись. Наивные клиенты. Сболтнули. Клюнули. Ща разбогатеем нахаляву:
– Что из перечисленного?
– Белорусское пиво, бутылку вашего хереса…
– Просто хереса! – рявкнула оскорблённая фуражка.
– Нашу водку… просто водку (осталось совсем чуть—чуть), колбасы в ассортименте, мясо копчёное и…
– Хорошо, хватит перечислять. Говорите по сути. Сколько?
– Чего сколько?
– Сколько выпили и съели? И что вывозите?
– Все, что не съели вчера.
– Хорошо. Что в бутылке?
– Я честно сказал: беларусьводка.
Понюхали. Поправили: «Просто водка. Выливайте».
– Зачем?
– Бутылка открытая. Не положено.
Вылили в газон.
– Сюда нельзя.
– Поздно сказали. А стекло куда?
– Стекло туда, куда вы вылили. Так поступать некультурно даже. А вы находитесь на границе не своего государства. А вы у себя дома куда выливаете?
Кирьян хмыкнул. Ксан Иваныч посмурнел. Малёха сжался в комок страха.
– Я говорю: куда пустую бутылку деть?
– А! Понятней выражайтесь. Бутылку вон в тот контейнер.
Отнесли. Выбросили.
– Сигареты?
– Есть.
– Сколько?
– Каждому по блоку.
На самом деле в два раза больше. И по три—четыре пачки по карманам.
– Запрещено. Читали правила?
– Читали. Все как положено в международных правилах согласно подписанному договору.
– Со вчерашнего дня в Шенгене новые нормы.
– Как это? На что?
– На сигареты, на табак и спиртное.
– Забирайте лишнее, – пригорюнившись. – Хотя бы надо предупреждать… за месяц.
